Поддержать

Евразийская цивилизация: от идеи к современному дискурсу

Автор публикации: Кефели Игорь Федорович
Дата публикации: 2021-02-12
Вид издания: Статья
Тема публикации: Геополитика
Регион: Евразия

Аннотация

В статье прослеживается эволюция евразийской идеи начиная с начального этапа ее становления

в контексте сопоставления ее с реализацией советского проекта в предвоенные годы на основе

первых трех пятилетних планов социалистического строительства. Попытки теоретического

оформления статуса евразийской цивилизации формировались на основе представлений

о «России–Евразии» как культурной личности, об Евразийском государстве, нередко сопоставляя

эти конструкции с реальными достижениями социалистического строительства и уверенно заявляя

об евразийском мироустройстве в пределах России–Евразии в будущем.


Для цитирования: Кефели И. Ф. Евразийская цивилизация: от идеи к современному дискурсу //

Евразийская интеграция: экономика, право, политика. 2021. № 2. С. 12–25.

Статья была издана: Северо-Западный институт управления РАНХиГС при Президенте Российской

Федерации, Санкт-Петербург, Российская Федерация; geokefeli@mail.ru


Идеологема «Россия–Евразия», утверждающая теоретический статус евразийской цивилизации, явилась

продуктом творческих исканий основателей евразийского движения П. Н. Савицкого и Г. В. Вернадского.

«В чисто географическом смысле, — рассуждал Савицкий в 1921 г. в статье «Европа и Евразия»,

— Россия в границах 1914 года или, вернее, в своих частях, лежащих на восток от меридиана

Пулкова (берем искусственные пределы, так как естественная граница отсутствует), представляет собой

своеобразный мир, отличный и от “Европы” (как совокупности стран, лежащих к западу от Пулковского

меридиана, в сторону Атлантического океана), и от “Азии” (как совокупности низменностей Китая,

Индостана и Месопотамии, горных стран, лежащих между ними, и островов, к ним прилегающих), —

наиболее континентальный мир из всех географических миров того же пространственного масштаба,

которые можно было бы выкроить на материках земного шара… Россия как по своим пространственным

масштабам, так и по своей географической природе… является “континентом в себе”. Этому континенту,

предельному “Европе” и “Азии”, но в то же время непохожему ни на ту, ни на другую, подобает,

как нам кажется, имя “Евразия”… Вместо обычных двух на материке “Старого Света” мы различаем три

континента: Европу, Евразию и Азию… Пределы “Евразии” не могут быть установлены по какому-то

несомненному признаку, так же как не может быть установлена такая граница в отношении к обычному

подразделению Европы и Азии. В последнем случае пределом Европы условно считаются восточные

границы Архангельской, Вологодской, Пермской, Уфимской, Оренбургской губерний и Уральской области.

Так же условно пределом “Евразии” можно считать границы Державы Российской или ее частей,

лежащих к востоку от Пулковского меридиана… Таким образом, Россию мы отождествляем с Евразией»

[21, с. 152–155]. Так рассуждает Савицкий как географ. Вместе с тем евразийская культура, по его мнению,

характеризуется общей интенцией ее противопоставления романо-германской культуре, расширяя

рамки «мирового протеста против романо-германской агрессии». Что же позволяет Савицкому утверждать

собственно культурный и мировоззренческий контекст евразийской идеологии? Это — признание, во-первых,

целостности культуры великого множества народов Евразии и, во-вторых, центральной

и определяющей роли «этнографической России» в «неромано-германском мире». Эта роль России, по

мнению Савицкого — уже как этнолога и культуролога, выражается в той силе, которая способна свергнуть

с себя подчинение «романо-германской» культуре и устранить слепое подражание «европейскому» образцу,

«кошмар… всеобщей европеизации». Вполне резонно автор замечает, что Россию в этом

стремлении поддерживают примыкающие к ней туранские, монгольские, арийские, иверские, финские

народы. И даже ряд народов и стран, примыкающих к границам России и стремящихся сохранить свою

полную политическую от нее независимость, связаны с Россией «некоторой общностью духовного

склада и отчасти расовых и этнографических свойств». Поэтому, учитывая «такое соучастие нероссийских

элементов в некотором общем с этнографической Россией действии было правильно Россию, в ее

противопоставлении “Европе”, именовать “Евразией”» [Там же, с. 156]. Стоит сделать акцент на этом

предложении Савицкого, определившем, по сути, то самое идеологическое ядро евразийства и евразийской

геополитики, которые опираются на признание факта иного конструирования отношений между

российской и иными нациями Евразии, которая «есть область некоторой равноправности и некоторого

“братания” наций, не имеющих никаких аналогий в междунациональных соотношениях колониальных

империй» [Там же, с. 157–158].


Эта идея Савицкого положила начало становлению евразийского учения, основные положения

которого впоследствии получили свое развитие в программных документах евразийского движения

(«Поворот к Востоку», 1921 г., «Евразийство», 1926 г., «Евразийство. Декларация, формулировка, тезисы»,

1932 г.) и в его работе «Географические и геополитические основы евразийства» (1933 г.). С самого

зарождения евразийского движения Савицкий выступил его ведущим организатором и теоретиком,

создателем евразийского варианта русской геополитики, обосновал базовые для евразийского учения

концепции месторазвития, хозяйстводержавия, циклов экономической истории и евразийской истории

и т. д.


К этому следует дополнить, что Г. В. Вернадский еще в 1927 г. был приглашен в США и с той поры до

конца жизни трудился в Йельском университете, читая академические курсы русской истории.

Н. С.Трубецкой к концу 20-х гг. отошел от евразийства (если в 1921 г. в письме своему другу

Р. О. Якобсону он восторженно писал, что «мы объединились на некотором общем настроении и

“мироощущении”, несмотря на то, что у каждого из нас свой подход и свои убеждения… Сущность

его [сборника «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев», изданного в Софии в 1921 г.

П. П. Сувчинским, Г. В. Флоровским и П. Н. Савицким. — И. К.] состоит в нащупывании и прокладывании

путей для некоторого нового направления, которое мы обозначаем термином “евразийство”, может

быть, и не очень удачным, но бьющим в глаза, вызывающим, а потому — подходящим для агитационных

целей», то уже в письме П. П. Сувчинскому от 10 марта 1928 г.: «Евразийство для меня тяжелый крест,

и притом совершенно без всяких компенсаций … в глубине души я его просто ненавижу и не могу не

ненавидеть. Оно меня сломило, не дало мне стать тем, чем я мог бы и должен бы стать. Бросить его, уйти от

него, забыть про него было бы для меня высшим счастьем» [33, p. 21–22; 26, с. 56]). Так неофициально,

но вполне заслуженно, Савицкий становился ведущим организатором и идеологом евразийского движения

в среде русских эмигрантов, ратуя за утверждение статуса евразийской цивилизации на необъятных

просторах «России–Евразии». Попытки донести свои идеи до научной среды и политического руководства

Советского Союза привели Савицкого к тому, что он невольно стал участником широкомасштабной

операции «ТРЕСТ», организованной ВЧК в середине 20-х гг., но это особая история [16, с. 113–115]. Во

всяком случае, в многочисленных работах представителей евразийского движения так или иначе

присутствовали рассуждения, связанные с сопоставлением их идей с ходом социалистического строительства

(получившим в дальнейшем название советского проекта) в Советском Союзе на основе трех предвоенных

пятилетних планов. 




Не будем забывать, что уже в 1926 г., при полной экономической блокаде со стороны западных

стран, промышленное производство в СССР достигло уровня 1913 г., а уже в марте 1939 г. в резолюции

XVIII съезда ВКП(б) «Третий пятилетний план развития народного хозяйства СССР (1938–1942 гг.)» было

открыто заявлено: «Теперь, когда СССР сложился как социалистическое государство, закончил в

основном техническую реконструкцию народного хозяйства и по уровню техники производства в

промышленности и сельском хозяйстве стоит впереди любой капиталистической страны Европы, — теперь мы

можем и должны во весь рост практически поставить и осуществить решение основной экономической

задачи СССР: догнать и перегнать также в экономическом отношении наиболее развитые капиталистические

страны Европы и Соединенные Штаты Америки, окончательно решить эту задачу в течение

ближайшего периода времени».


Особое внимание следует обратить на опубликованную в 1932 г. небольшую брошюру, в которой

были изложены концептуальные положения, регламентирующие контуры евразийской цивилизации как

некое объединение евразийских идей и реалий советского проекта [11]. Сам документ требует

самостоятельного анализа и осмысления, поэтому в рамках данной статьи остановимся лишь на некоторых

ключевых положениях документа, составленного от имени «Первого съезда Евразийской организации»:

– евразийство как система мировоззрения и жизни покоится на религиозной основе — православии

и других исповеданиях национальностей России–Евразии;

– евразийцы считают своей основной задачей «практическую организацию жизни и мира», наиболее

мощным орудием которой признается государство, а государственным строем — идеократия;

– национальностям России–Евразии «Евразийское государство» гарантирует свободное культурное

развитие, самоуправление и сотрудничество;

– задача Евразийского государства — «организация жизни особого мира России–Евразии»;

– решение этой задачи обеспечивает государственно-частная система хозяйства, функционирующая

на основе плана, индустриализации и обеспечивающая интересы трудящихся и экономическую

независимость России–Евразии.


В разделе «Формулировка» речь идет, по сути говоря, о государстве, экономике, национальностях

и культуре как об основных структурообразующих звеньях евразийской цивилизации (авторы данного

документа скромно называют ее «культурной личностью — Россией–Евразией»): «С теоретической

стороны своеобразие евразийской культуры обосновывается рядом признаков, а именно:

географическими особенностями месторазвития евразийской культуры; особенностями наречий того языкового

союза народов, которые населяют Россию–Евразию; особым мироощущением, отличающим евразийские

народы и обусловленным особым складом их душевной и духовной жизни и особым от остального мира

историческим процессом. Евразийцы считают, что все названные физические, душевные и духовные

особенности находятся в глубокой внутренней связи и образуют природу… Своеобразие евразийской

культуры развертывалось в истории российско-евразийского мира. Оно выражалось и в укладе всеевразийской

державы Чингисхана и его преемников в XIII–XIV вв., и в строе Московского государства XV– XVII вв.,

и в огромном здании Российской империи XVIII–XX вв. …Оно также проявляется в современном СССР,

несмотря на идеологический западнический его уклон и даже вопреки ему. Оттого-то Петр I

и Ленин суть е в р а з и й с к и е варианты на заданные Западом и развернутые в евразийском

месторазвитии социально-политические темы» [11, с. 7–8]. В документе встречаются многочисленные инвективы

в адрес строителей советского общества, которые перемежаются с идеями, смысл которых становится

понятным современному читателю. Но в те годы реализация социальной энергии созидателей нового

мира намного опережала спокойный ход теоретических рассуждений о смысле создаваемой истории.

Как у Маяковского: «Коммунизм — это молодость мира, и его возводить молодым»!


Если Савицкий актуализировал евразийство в экономико-географическом, социокультурном и

геополитическом аспектах, то Георгий Владимирович Вернадский, включившийся в «тройку лидеров»

евразийского движения со времени переезда в 1922 г. в Прагу (там и состоялось его знакомство с Савицким

и Трубецким), в большей степени ориентировался на историческое фундирование евразийства,

выразившееся в анализе истории взаимоотношения Древней Руси и мира кочевников. В Праге Вернадский

написал и издал в 1927 г. книгу «Начертание русской истории», идея которой зародилась у него в начале его

преподавательской деятельности в Санкт-Петербургском университете. Савицкий, в том же году издавший

первую часть своей монографии «Географические особенности России», выступил инициатором издания

работы Вернадского. Такое совпадение послужило основанием для шуток среди русских эмигрантов, что

у евразийцев теперь есть история с географией [13, с. 13]. Чем же знаменательна была эта работа для

обоснования евразийства и евразийской геополитики России? Еще в предисловии Вернадский обращает

внимание читателей на то, что события русской истории и политика ее деятелей рассматриваются на ее

«географическом фоне». Тем самым была задана научная программа, основанная на собственно евразийской

парадигме синтеза исторического и географического знания, что станет характерным и для обоснования

цивилизационной геополитики. Отмечая во «Введении», что творцом русской истории является сам русский

народ, автор четко определял географические рамки его развития: «Нет “естественных границ” между

“Европейской” и “Азиатской” Россией. Следовательно, нет двух Россий, “Европейской” и “Азиатской”.

Есть только одна Россия “евразийская”, или Россия–Евразия. Евразия и представляет собою ту наделенную

естественными границами географическую область, которую в стихийном историческом процессе суждено

было усвоить русскому народу» [7, с. 23; 21, с. 52, 58]. Евразия, т. е. «Срединный материк как особый

географический и исторический мир», — это судьба русского народа. Так, евразийская «история с географией»

имела вполне серьезные намерения — географической основой русской истории Вернадский определяет

«соотношение лесной и степной полосы, борьбу леса и степи» [7, с. 24]. А это уже предстает как

фундаментальный методологический принцип — диалектика исторического взаимодействия двух

противоположных начал, наполняемая природным и этнографическим содержанием веками созреваемой русской

государственности. Недаром Вернадский завершает исследование монгольского периода русской истории

замечанием о том, что «с геополитической точки зрения, прорыв Ивана IV вниз по Волге к Астрахани стал

важным шагом, поскольку разделил степную зону на два сектора… это явилось началом русских претензий

на господство над степными районами. Этот процесс продолжался на протяжении XVII и XVIII вв.,

завершившись на юге завоеванием Крыма в 1783 г.» [6, с. 396]. Те или иные месторазвития в пределах

одной и той же географической среды образуются в разные исторические периоды как совокупность

социальноисторических и географических признаков, присущих человеческим обществам. В современной

этнологии и регионалистике аналогом понятия месторазвития в более широком толковании выступают

понятия историко-культурных зон, регионов, а в геополитике — понятие больших пространств. В качестве

примеров Вернадский называет такие цельные месторазвития, как Каспийско-Черноморская степь, объединения

леса и степи, а самым большим месторазвитием он определяет Евразию как целый географический мир.

«Именно в рамках этого мира, — заявляет он, — могли образовываться такие крупные социальные единицы,

как Скифская, Гуннская или монгольская империя, а позже империя Российская» [7, с. 26]. Более того,

Евразия — это не только географический мир для русского народа, но и месторазвитие, которое он в большей

степени создал сам как «сожительство разных народностей». Вернадский, анализируя ход истории

России в контексте истории Евразии, полагал неустранимой внутреннюю логику «месторазвития», которая

воплотилась в «русском историческом процессе» освоения северной части евразийского континента.

Ныне же, т. е., надо полагать, на время написания автором этих строк, «Евразия представляет собою такое

геополитическое и хозяйственное единство, какого ранее она не имела» [Там же, с. 29, 33]. Это положение

подтверждает и Савицкий в «Геополитических заметках по русской истории», которые Вернадский включил,

по обоюдному согласию, в свою книгу: «Евразия как географический мир как бы “предсоздана” для

образования единого государства… К концу XIX века завершился (в основных чертах) процесс создания

России–Евразии как геополитического единства» [Там же, с. 310].


Вернадский делает еще одно важное нововведение, связанное с раскрытием внутренней динамики

месторазвития России–Евразии в ходе создания всеевразийского государства. Он рассматривает эту

динамику в виде периодической ритмичности государствообразующего процесса, обусловленного

борьбой леса и степи, которые представлены не в почвенно-ботаническом их значении, а в совокупности

их природного и историческо-культурного значения. Вернадский выделял следующие периоды

государствообразующего процесса:


I период — попытки объединения леса и степи (до 972 г.);

II период — борьба леса и степи (972–1238 гг.);

III период — победа степи над лесом (1238–1452 гг.);

IV период — победа леса над степью (1452–1696 гг.);

V период — объединение леса и степи (1696–1917 гг.).


Длительность каждого периода (кроме первого) составляет два — два с половиной века, но стоит

обратить внимание на схему периодической ритмичности государствообразующего процесса [Там же,

с. 32], на которой Вернадский в конце ряда единой государственности «Российская империя — Союз

Советских Республик» ставит знак вопроса. Дело в том, что основатели евразийства воспринимали

русскую революцию как логический итог двухсотлетнего периода европеизации России. Так, проект

евразийского государства, который разрабатывали Трубецкой, Савицкий и Вернадский, следует

рассматривать прообразом будущего Евразийского экономического союза. Напоминанием тому следует

признать пророческие слова Савицкого из статьи «Географические и геополитические основы евразийства»,

которую он опубликовал в 1933 г. в немецком журнале “Orient und Occident”: «Устраните этот центр —

и все остальные его части, вся эта система материковых окраин (Европа, Передняя Азия, Иран, Индия,

Индокитай, Япония) превращается как бы в “рассыпанную храмину”… Над Евразией веет дух своеобразного

“братства народов”, имеющий свои корни в вековых соприкосновениях и культурных слияниях народов

различнейших рас — от германской (крымские готы) и славянской до тунгусско-маньчжурской,

через звенья финских, турецких, монгольских народов. Это “братство народов” выражается в том, что

здесь нет противоположения “высших” и “низших” рас, что взаимные притяжения здесь сильнее, чем

отталкивания, что здесь легко просыпается “воля к общему делу”. История Евразии, от первых своих глав

до последних, есть сплошное тому доказательство. Эти традиции и восприняла Россия в своем основном

историческом деле… Только преодолением нарочитого “западничества” открывается путь к настоящему

братству евразийских народов: славянских, финских, турецких, монгольских и прочих» [21, с. 296, 302].

В неменьшей степени подобное «братство» охватило Азиатскую Россию.


Становление Азиатской России как геоцивилизационного макрорегиона


Поставленный выше вопрос о взаимосвязи и преемственности русской (российской) и евразийской

цивилизаций неизбежно приводит нас к необходимости выяснения того, что представляет собой

Азиатская Россия (Азиатская часть России) в геополитическом и цивилизационном контексте. Азиатская

Россия — глобальный регион, занимающий 77% территории страны (около 13,1 млн км2, превосходя

тем самым по территории любое другое государство мира). По оценке Росстата, на начало 2018 г.

численность населения составила около 150 млн чел., причем в Азиатской части России (территории

Уральского, Сибирского и Дальневосточного федеральных округов) проживает, по разным источникам,

от 22 до 27% [34, p. 6] от общей численности (для сравнения: плотность населения европейской части

России составляет 27 чел./км², азиатской — 3 чел./км²). Само понятие Азиатской России закрепилось

в научной литературе еще в дореволюционное время. К началу XX в. Азиатская Россия охватывала

Сибирь, Дальний Восток, среднеазиатские владения и Кавказский край. В советское время в связи

с изменением федеративного устройства страны привычным стало новое название — Азиатская часть

Советского Союза (точнее — находящаяся в Азии часть территории Российской Федерации). Ныне

понятие Азиатской России достаточно прочно закрепилось в научной литературе и наполняется достаточно