Аннотация
В статье прослеживается эволюция евразийской идеи начиная с начального этапа ее становления
в контексте сопоставления ее с реализацией советского проекта в предвоенные годы на основе
первых трех пятилетних планов социалистического строительства. Попытки теоретического
оформления статуса евразийской цивилизации формировались на основе представлений
о «России–Евразии» как культурной личности, об Евразийском государстве, нередко сопоставляя
эти конструкции с реальными достижениями социалистического строительства и уверенно заявляя
об евразийском мироустройстве в пределах России–Евразии в будущем.
Для цитирования: Кефели И. Ф. Евразийская цивилизация: от идеи к современному дискурсу //
Евразийская интеграция: экономика, право, политика. 2021. № 2. С. 12–25.
Статья была издана: Северо-Западный институт управления РАНХиГС при Президенте Российской
Федерации, Санкт-Петербург, Российская Федерация; geokefeli@mail.ru
Идеологема «Россия–Евразия», утверждающая теоретический статус евразийской цивилизации, явилась
продуктом творческих исканий основателей евразийского движения П. Н. Савицкого и Г. В. Вернадского.
«В чисто географическом смысле, — рассуждал Савицкий в 1921 г. в статье «Европа и Евразия»,
— Россия в границах 1914 года или, вернее, в своих частях, лежащих на восток от меридиана
Пулкова (берем искусственные пределы, так как естественная граница отсутствует), представляет собой
своеобразный мир, отличный и от “Европы” (как совокупности стран, лежащих к западу от Пулковского
меридиана, в сторону Атлантического океана), и от “Азии” (как совокупности низменностей Китая,
Индостана и Месопотамии, горных стран, лежащих между ними, и островов, к ним прилегающих), —
наиболее континентальный мир из всех географических миров того же пространственного масштаба,
которые можно было бы выкроить на материках земного шара… Россия как по своим пространственным
масштабам, так и по своей географической природе… является “континентом в себе”. Этому континенту,
предельному “Европе” и “Азии”, но в то же время непохожему ни на ту, ни на другую, подобает,
как нам кажется, имя “Евразия”… Вместо обычных двух на материке “Старого Света” мы различаем три
континента: Европу, Евразию и Азию… Пределы “Евразии” не могут быть установлены по какому-то
несомненному признаку, так же как не может быть установлена такая граница в отношении к обычному
подразделению Европы и Азии. В последнем случае пределом Европы условно считаются восточные
границы Архангельской, Вологодской, Пермской, Уфимской, Оренбургской губерний и Уральской области.
Так же условно пределом “Евразии” можно считать границы Державы Российской или ее частей,
лежащих к востоку от Пулковского меридиана… Таким образом, Россию мы отождествляем с Евразией»
[21, с. 152–155]. Так рассуждает Савицкий как географ. Вместе с тем евразийская культура, по его мнению,
характеризуется общей интенцией ее противопоставления романо-германской культуре, расширяя
рамки «мирового протеста против романо-германской агрессии». Что же позволяет Савицкому утверждать
собственно культурный и мировоззренческий контекст евразийской идеологии? Это — признание, во-первых,
целостности культуры великого множества народов Евразии и, во-вторых, центральной
и определяющей роли «этнографической России» в «неромано-германском мире». Эта роль России, по
мнению Савицкого — уже как этнолога и культуролога, выражается в той силе, которая способна свергнуть
с себя подчинение «романо-германской» культуре и устранить слепое подражание «европейскому» образцу,
«кошмар… всеобщей европеизации». Вполне резонно автор замечает, что Россию в этом
стремлении поддерживают примыкающие к ней туранские, монгольские, арийские, иверские, финские
народы. И даже ряд народов и стран, примыкающих к границам России и стремящихся сохранить свою
полную политическую от нее независимость, связаны с Россией «некоторой общностью духовного
склада и отчасти расовых и этнографических свойств». Поэтому, учитывая «такое соучастие нероссийских
элементов в некотором общем с этнографической Россией действии было правильно Россию, в ее
противопоставлении “Европе”, именовать “Евразией”» [Там же, с. 156]. Стоит сделать акцент на этом
предложении Савицкого, определившем, по сути, то самое идеологическое ядро евразийства и евразийской
геополитики, которые опираются на признание факта иного конструирования отношений между
российской и иными нациями Евразии, которая «есть область некоторой равноправности и некоторого
“братания” наций, не имеющих никаких аналогий в междунациональных соотношениях колониальных
империй» [Там же, с. 157–158].
Эта идея Савицкого положила начало становлению евразийского учения, основные положения
которого впоследствии получили свое развитие в программных документах евразийского движения
(«Поворот к Востоку», 1921 г., «Евразийство», 1926 г., «Евразийство. Декларация, формулировка, тезисы»,
1932 г.) и в его работе «Географические и геополитические основы евразийства» (1933 г.). С самого
зарождения евразийского движения Савицкий выступил его ведущим организатором и теоретиком,
создателем евразийского варианта русской геополитики, обосновал базовые для евразийского учения
концепции месторазвития, хозяйстводержавия, циклов экономической истории и евразийской истории
и т. д.
К этому следует дополнить, что Г. В. Вернадский еще в 1927 г. был приглашен в США и с той поры до
конца жизни трудился в Йельском университете, читая академические курсы русской истории.
Н. С.Трубецкой к концу 20-х гг. отошел от евразийства (если в 1921 г. в письме своему другу
Р. О. Якобсону он восторженно писал, что «мы объединились на некотором общем настроении и
“мироощущении”, несмотря на то, что у каждого из нас свой подход и свои убеждения… Сущность
его [сборника «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев», изданного в Софии в 1921 г.
П. П. Сувчинским, Г. В. Флоровским и П. Н. Савицким. — И. К.] состоит в нащупывании и прокладывании
путей для некоторого нового направления, которое мы обозначаем термином “евразийство”, может
быть, и не очень удачным, но бьющим в глаза, вызывающим, а потому — подходящим для агитационных
целей», то уже в письме П. П. Сувчинскому от 10 марта 1928 г.: «Евразийство для меня тяжелый крест,
и притом совершенно без всяких компенсаций … в глубине души я его просто ненавижу и не могу не
ненавидеть. Оно меня сломило, не дало мне стать тем, чем я мог бы и должен бы стать. Бросить его, уйти от
него, забыть про него было бы для меня высшим счастьем» [33, p. 21–22; 26, с. 56]). Так неофициально,
но вполне заслуженно, Савицкий становился ведущим организатором и идеологом евразийского движения
в среде русских эмигрантов, ратуя за утверждение статуса евразийской цивилизации на необъятных
просторах «России–Евразии». Попытки донести свои идеи до научной среды и политического руководства
Советского Союза привели Савицкого к тому, что он невольно стал участником широкомасштабной
операции «ТРЕСТ», организованной ВЧК в середине 20-х гг., но это особая история [16, с. 113–115]. Во
всяком случае, в многочисленных работах представителей евразийского движения так или иначе
присутствовали рассуждения, связанные с сопоставлением их идей с ходом социалистического строительства
(получившим в дальнейшем название советского проекта) в Советском Союзе на основе трех предвоенных
пятилетних планов.
Не будем забывать, что уже в 1926 г., при полной экономической блокаде со стороны западных
стран, промышленное производство в СССР достигло уровня 1913 г., а уже в марте 1939 г. в резолюции
XVIII съезда ВКП(б) «Третий пятилетний план развития народного хозяйства СССР (1938–1942 гг.)» было
открыто заявлено: «Теперь, когда СССР сложился как социалистическое государство, закончил в
основном техническую реконструкцию народного хозяйства и по уровню техники производства в
промышленности и сельском хозяйстве стоит впереди любой капиталистической страны Европы, — теперь мы
можем и должны во весь рост практически поставить и осуществить решение основной экономической
задачи СССР: догнать и перегнать также в экономическом отношении наиболее развитые капиталистические
страны Европы и Соединенные Штаты Америки, окончательно решить эту задачу в течение
ближайшего периода времени».
Особое внимание следует обратить на опубликованную в 1932 г. небольшую брошюру, в которой
были изложены концептуальные положения, регламентирующие контуры евразийской цивилизации как
некое объединение евразийских идей и реалий советского проекта [11]. Сам документ требует
самостоятельного анализа и осмысления, поэтому в рамках данной статьи остановимся лишь на некоторых
ключевых положениях документа, составленного от имени «Первого съезда Евразийской организации»:
– евразийство как система мировоззрения и жизни покоится на религиозной основе — православии
и других исповеданиях национальностей России–Евразии;
– евразийцы считают своей основной задачей «практическую организацию жизни и мира», наиболее
мощным орудием которой признается государство, а государственным строем — идеократия;
– национальностям России–Евразии «Евразийское государство» гарантирует свободное культурное
развитие, самоуправление и сотрудничество;
– задача Евразийского государства — «организация жизни особого мира России–Евразии»;
– решение этой задачи обеспечивает государственно-частная система хозяйства, функционирующая
на основе плана, индустриализации и обеспечивающая интересы трудящихся и экономическую
независимость России–Евразии.
В разделе «Формулировка» речь идет, по сути говоря, о государстве, экономике, национальностях
и культуре как об основных структурообразующих звеньях евразийской цивилизации (авторы данного
документа скромно называют ее «культурной личностью — Россией–Евразией»): «С теоретической
стороны своеобразие евразийской культуры обосновывается рядом признаков, а именно:
географическими особенностями месторазвития евразийской культуры; особенностями наречий того языкового
союза народов, которые населяют Россию–Евразию; особым мироощущением, отличающим евразийские
народы и обусловленным особым складом их душевной и духовной жизни и особым от остального мира
историческим процессом. Евразийцы считают, что все названные физические, душевные и духовные
особенности находятся в глубокой внутренней связи и образуют природу… Своеобразие евразийской
культуры развертывалось в истории российско-евразийского мира. Оно выражалось и в укладе всеевразийской
державы Чингисхана и его преемников в XIII–XIV вв., и в строе Московского государства XV– XVII вв.,
и в огромном здании Российской империи XVIII–XX вв. …Оно также проявляется в современном СССР,
несмотря на идеологический западнический его уклон и даже вопреки ему. Оттого-то Петр I
и Ленин суть е в р а з и й с к и е варианты на заданные Западом и развернутые в евразийском
месторазвитии социально-политические темы» [11, с. 7–8]. В документе встречаются многочисленные инвективы
в адрес строителей советского общества, которые перемежаются с идеями, смысл которых становится
понятным современному читателю. Но в те годы реализация социальной энергии созидателей нового
мира намного опережала спокойный ход теоретических рассуждений о смысле создаваемой истории.
Как у Маяковского: «Коммунизм — это молодость мира, и его возводить молодым»!
Если Савицкий актуализировал евразийство в экономико-географическом, социокультурном и
геополитическом аспектах, то Георгий Владимирович Вернадский, включившийся в «тройку лидеров»
евразийского движения со времени переезда в 1922 г. в Прагу (там и состоялось его знакомство с Савицким
и Трубецким), в большей степени ориентировался на историческое фундирование евразийства,
выразившееся в анализе истории взаимоотношения Древней Руси и мира кочевников. В Праге Вернадский
написал и издал в 1927 г. книгу «Начертание русской истории», идея которой зародилась у него в начале его
преподавательской деятельности в Санкт-Петербургском университете. Савицкий, в том же году издавший
первую часть своей монографии «Географические особенности России», выступил инициатором издания
работы Вернадского. Такое совпадение послужило основанием для шуток среди русских эмигрантов, что
у евразийцев теперь есть история с географией [13, с. 13]. Чем же знаменательна была эта работа для
обоснования евразийства и евразийской геополитики России? Еще в предисловии Вернадский обращает
внимание читателей на то, что события русской истории и политика ее деятелей рассматриваются на ее
«географическом фоне». Тем самым была задана научная программа, основанная на собственно евразийской
парадигме синтеза исторического и географического знания, что станет характерным и для обоснования
цивилизационной геополитики. Отмечая во «Введении», что творцом русской истории является сам русский
народ, автор четко определял географические рамки его развития: «Нет “естественных границ” между
“Европейской” и “Азиатской” Россией. Следовательно, нет двух Россий, “Европейской” и “Азиатской”.
Есть только одна Россия “евразийская”, или Россия–Евразия. Евразия и представляет собою ту наделенную
естественными границами географическую область, которую в стихийном историческом процессе суждено
было усвоить русскому народу» [7, с. 23; 21, с. 52, 58]. Евразия, т. е. «Срединный материк как особый
географический и исторический мир», — это судьба русского народа. Так, евразийская «история с географией»
имела вполне серьезные намерения — географической основой русской истории Вернадский определяет
«соотношение лесной и степной полосы, борьбу леса и степи» [7, с. 24]. А это уже предстает как
фундаментальный методологический принцип — диалектика исторического взаимодействия двух
противоположных начал, наполняемая природным и этнографическим содержанием веками созреваемой русской
государственности. Недаром Вернадский завершает исследование монгольского периода русской истории
замечанием о том, что «с геополитической точки зрения, прорыв Ивана IV вниз по Волге к Астрахани стал
важным шагом, поскольку разделил степную зону на два сектора… это явилось началом русских претензий
на господство над степными районами. Этот процесс продолжался на протяжении XVII и XVIII вв.,
завершившись на юге завоеванием Крыма в 1783 г.» [6, с. 396]. Те или иные месторазвития в пределах
одной и той же географической среды образуются в разные исторические периоды как совокупность
социальноисторических и географических признаков, присущих человеческим обществам. В современной
этнологии и регионалистике аналогом понятия месторазвития в более широком толковании выступают
понятия историко-культурных зон, регионов, а в геополитике — понятие больших пространств. В качестве
примеров Вернадский называет такие цельные месторазвития, как Каспийско-Черноморская степь, объединения
леса и степи, а самым большим месторазвитием он определяет Евразию как целый географический мир.
«Именно в рамках этого мира, — заявляет он, — могли образовываться такие крупные социальные единицы,
как Скифская, Гуннская или монгольская империя, а позже империя Российская» [7, с. 26]. Более того,
Евразия — это не только географический мир для русского народа, но и месторазвитие, которое он в большей
степени создал сам как «сожительство разных народностей». Вернадский, анализируя ход истории
России в контексте истории Евразии, полагал неустранимой внутреннюю логику «месторазвития», которая
воплотилась в «русском историческом процессе» освоения северной части евразийского континента.
Ныне же, т. е., надо полагать, на время написания автором этих строк, «Евразия представляет собою такое
геополитическое и хозяйственное единство, какого ранее она не имела» [Там же, с. 29, 33]. Это положение
подтверждает и Савицкий в «Геополитических заметках по русской истории», которые Вернадский включил,
по обоюдному согласию, в свою книгу: «Евразия как географический мир как бы “предсоздана” для
образования единого государства… К концу XIX века завершился (в основных чертах) процесс создания
России–Евразии как геополитического единства» [Там же, с. 310].
Вернадский делает еще одно важное нововведение, связанное с раскрытием внутренней динамики
месторазвития России–Евразии в ходе создания всеевразийского государства. Он рассматривает эту
динамику в виде периодической ритмичности государствообразующего процесса, обусловленного
борьбой леса и степи, которые представлены не в почвенно-ботаническом их значении, а в совокупности
их природного и историческо-культурного значения. Вернадский выделял следующие периоды
государствообразующего процесса:
I период — попытки объединения леса и степи (до 972 г.);
II период — борьба леса и степи (972–1238 гг.);
III период — победа степи над лесом (1238–1452 гг.);
IV период — победа леса над степью (1452–1696 гг.);
V период — объединение леса и степи (1696–1917 гг.).
Длительность каждого периода (кроме первого) составляет два — два с половиной века, но стоит
обратить внимание на схему периодической ритмичности государствообразующего процесса [Там же,
с. 32], на которой Вернадский в конце ряда единой государственности «Российская империя — Союз
Советских Республик» ставит знак вопроса. Дело в том, что основатели евразийства воспринимали
русскую революцию как логический итог двухсотлетнего периода европеизации России. Так, проект
евразийского государства, который разрабатывали Трубецкой, Савицкий и Вернадский, следует
рассматривать прообразом будущего Евразийского экономического союза. Напоминанием тому следует
признать пророческие слова Савицкого из статьи «Географические и геополитические основы евразийства»,
которую он опубликовал в 1933 г. в немецком журнале “Orient und Occident”: «Устраните этот центр —
и все остальные его части, вся эта система материковых окраин (Европа, Передняя Азия, Иран, Индия,
Индокитай, Япония) превращается как бы в “рассыпанную храмину”… Над Евразией веет дух своеобразного
“братства народов”, имеющий свои корни в вековых соприкосновениях и культурных слияниях народов
различнейших рас — от германской (крымские готы) и славянской до тунгусско-маньчжурской,
через звенья финских, турецких, монгольских народов. Это “братство народов” выражается в том, что
здесь нет противоположения “высших” и “низших” рас, что взаимные притяжения здесь сильнее, чем
отталкивания, что здесь легко просыпается “воля к общему делу”. История Евразии, от первых своих глав
до последних, есть сплошное тому доказательство. Эти традиции и восприняла Россия в своем основном
историческом деле… Только преодолением нарочитого “западничества” открывается путь к настоящему
братству евразийских народов: славянских, финских, турецких, монгольских и прочих» [21, с. 296, 302].
В неменьшей степени подобное «братство» охватило Азиатскую Россию.
Становление Азиатской России как геоцивилизационного макрорегиона
Поставленный выше вопрос о взаимосвязи и преемственности русской (российской) и евразийской
цивилизаций неизбежно приводит нас к необходимости выяснения того, что представляет собой
Азиатская Россия (Азиатская часть России) в геополитическом и цивилизационном контексте. Азиатская
Россия — глобальный регион, занимающий 77% территории страны (около 13,1 млн км2, превосходя
тем самым по территории любое другое государство мира). По оценке Росстата, на начало 2018 г.
численность населения составила около 150 млн чел., причем в Азиатской части России (территории
Уральского, Сибирского и Дальневосточного федеральных округов) проживает, по разным источникам,
от 22 до 27% [34, p. 6] от общей численности (для сравнения: плотность населения европейской части
России составляет 27 чел./км², азиатской — 3 чел./км²). Само понятие Азиатской России закрепилось
в научной литературе еще в дореволюционное время. К началу XX в. Азиатская Россия охватывала
Сибирь, Дальний Восток, среднеазиатские владения и Кавказский край. В советское время в связи
с изменением федеративного устройства страны привычным стало новое название — Азиатская часть
Советского Союза (точнее — находящаяся в Азии часть территории Российской Федерации). Ныне
понятие Азиатской России достаточно прочно закрепилось в научной литературе и наполняется достаточно